Общественный поток сознания
Re: Общественный поток сознания
Так здорово ведь!
Re: Общественный поток сознания
Я как-то по другому представляла себе голос Маяковского, исходя из его внешности.
В очередной раз убеждаюсь, что поэты не могут по-человечески прочитать свои стихи.
В очередной раз убеждаюсь, что поэты не могут по-человечески прочитать свои стихи.
-Чем же, по-Вашему, надо пользоваться при объяснении?
- Мокрой сетью. Исключительно эффективно.
- Мокрой сетью. Исключительно эффективно.
-
Marxist
Re: Общественный поток сознания
Кручёных очень сильно свои стихи читал. Через некоторое время он тоже здесь появится.ifh писал(а):В очередной раз убеждаюсь, что поэты не могут по-человечески прочитать свои стихи.
Re: Общественный поток сознания
Буду ждать с нетерпением.
-Чем же, по-Вашему, надо пользоваться при объяснении?
- Мокрой сетью. Исключительно эффективно.
- Мокрой сетью. Исключительно эффективно.
Re: Общественный поток сознания
"Золотой стихофон":
Подборка небольшая, но интересные вещи попадаютсяархив образцов искусства художественного чтения, виртуальная аудиокнига классической поэзии, в которой собраны голоса великих русских поэтов в mp3: Мандельштама, Ахматовой, Есенина, Маяковского, Бунина, Блока, Бродского; профессиональное актёрское исполнение известных артистов театра и кино.
Последний раз редактировалось Helлен Ср янв 20, 2010 11:38 pm, всего редактировалось 1 раз.
Re: Общественный поток сознания
Б. Пастернак, из книги "Сестра моя - жизнь"
* * *
Сестра моя - жизнь и сегодня в разливе
Расшиблась весенним дождем обо всех,
Но люди в брелоках высоко брюзгливы
И вежливо жалят, как змеи в овсе.
У старших на это свои есть резоны.
Бесспорно, бесспорно смешон твой резон,
Что в грозу лиловы глаза и газоны
И пахнет сырой резедой горизонт.
Что в мае, когда поездов расписанье
Камышинской веткой читаешь в пути,
Оно грандиозней святого писанья,
Хотя его сызнова все перечти.
Что только нарвется, разлаявшись, тормоз
На мирных сельчан в захолустном вине,
С матрацев глядят, не моя ли платформа,
И солнце, садясь, соболезнует мне.
И в третий плеснув, уплывает звоночек
Сплошным извиненьем: жалею, не здесь.
Под шторку несет обгорающей ночью
И рушится степь со ступенек к звезде.
Мигая, моргая, но спят где-то сладко,
И фата-морганой любимая спит
Тем часом, как сердце, плеща по площадкам,
Вагонными дверцами сыплет в степи.
ИЗ СУЕВЕРЬЯ
Коробка с красным померанцем -
Моя каморка.
О, не об номера ж мараться
По гроб, до морга!
Я поселился здесь вторично
Из суеверья.
Обоев цвет, как дуб, коричнев
И - пенье двери.
Из рук не выпускал защелки.
Ты вырывалась.
И чуб касался чудной челки
И губы - фиалок.
О неженка, во имя прежних
И в этот раз твой
Наряд щебечет, как подснежник
Апрелю: здравствуй!
Грех думать - ты не из весталок:
Вошла со стуком,
Как с полки, жизнь мою достала
И пыль обдула.
НЕ ТРОГАТЬ
"Не трогать, свежевыкрашен",-
Душа не береглась,
И память - в пятнах икр и щек,
И рук, и губ, и глаз.
Я больше всех удач и бед
За то тебя любил,
Что пожелтелый белый свет
С тобой - белей белил.
И мгла моя, мой друг, божусь:
Он станет как-нибудь
Белей, чем бред, чем абажур,
Чем белый бинт на лбу!
* * *
Сестра моя - жизнь и сегодня в разливе
Расшиблась весенним дождем обо всех,
Но люди в брелоках высоко брюзгливы
И вежливо жалят, как змеи в овсе.
У старших на это свои есть резоны.
Бесспорно, бесспорно смешон твой резон,
Что в грозу лиловы глаза и газоны
И пахнет сырой резедой горизонт.
Что в мае, когда поездов расписанье
Камышинской веткой читаешь в пути,
Оно грандиозней святого писанья,
Хотя его сызнова все перечти.
Что только нарвется, разлаявшись, тормоз
На мирных сельчан в захолустном вине,
С матрацев глядят, не моя ли платформа,
И солнце, садясь, соболезнует мне.
И в третий плеснув, уплывает звоночек
Сплошным извиненьем: жалею, не здесь.
Под шторку несет обгорающей ночью
И рушится степь со ступенек к звезде.
Мигая, моргая, но спят где-то сладко,
И фата-морганой любимая спит
Тем часом, как сердце, плеща по площадкам,
Вагонными дверцами сыплет в степи.
ИЗ СУЕВЕРЬЯ
Коробка с красным померанцем -
Моя каморка.
О, не об номера ж мараться
По гроб, до морга!
Я поселился здесь вторично
Из суеверья.
Обоев цвет, как дуб, коричнев
И - пенье двери.
Из рук не выпускал защелки.
Ты вырывалась.
И чуб касался чудной челки
И губы - фиалок.
О неженка, во имя прежних
И в этот раз твой
Наряд щебечет, как подснежник
Апрелю: здравствуй!
Грех думать - ты не из весталок:
Вошла со стуком,
Как с полки, жизнь мою достала
И пыль обдула.
НЕ ТРОГАТЬ
"Не трогать, свежевыкрашен",-
Душа не береглась,
И память - в пятнах икр и щек,
И рук, и губ, и глаз.
Я больше всех удач и бед
За то тебя любил,
Что пожелтелый белый свет
С тобой - белей белил.
И мгла моя, мой друг, божусь:
Он станет как-нибудь
Белей, чем бред, чем абажур,
Чем белый бинт на лбу!
Re: Общественный поток сознания
Тебя не брали в пупсики играть
С собой подружки,
Их выводили из себя твои
Очки и конопушки.
Тебя дразнили злые пацаны
"Глистой в скафандре",
Но по ночам ты уплывала в сны
Об Ихтиандре.
Ах, был бы, был бы, был бы я
Человек-амфибия,
Я б тебя забрал к себе на дно, но
В мире нет идиллии,
Все вокруг рептилии,
Им ни ласт, ни крыльев не дано.
А годы, словно голуби летят,
Ты стала старше,
Но, вопреки всем сказкам про утят,
Осталась страшной.
На факультете химии была
Страшнее всех ты,
И вот со злости в члены ты вошла
Тоталитарной секты.
Ах, был бы, был бы, был бы я
Человек-амфибия,
Я б тебя забрал к себе на дно, но
В мире нет идиллии,
Все вокруг рептилии,
Им ни ласт, ни крыльев не дано.
И вот однажды в сводке новостей
Мы увидали:
В Москве сектанты метрополитен
Атаковали.
Погибли сразу сорок человек
От отравленья.
И с ихтиандром карточку нашли
На месте преступленья.
Ах, был бы, был бы, был бы я
Человек-амфибия,
Я б тебя забрал к себе на дно, но
В мире нет идиллии,
Все вокруг рептилии,
Им на пузе ползать суждено.
Ах, был бы, был бы, был бы я...
А над могилкой тихою твоей
Склонилась ива.
И сатанисты по ночам под ней
Бухают пиво.
Для них ты ангел мести, и покой
Тебе и слава.
Ведь был твоим кумиром пусть морской,
Но всё же дьявол!
Ах, был бы, был бы, был бы я
Человек-амфибия,
Я б тебя забрал к себе на дно, но
В мире нет идиллии,
Все вокруг рептилии,
Им на пузе ползать суждено.
Ах, был бы, был бы, был бы я
Человек-амфибия,
Я б тебя забрал к себе на дно, но
В мире нет идиллии,
Все вокруг рептилии,
Им ни ласт, ни крыльев не дано.
© Запрещенные барабанщики
С собой подружки,
Их выводили из себя твои
Очки и конопушки.
Тебя дразнили злые пацаны
"Глистой в скафандре",
Но по ночам ты уплывала в сны
Об Ихтиандре.
Ах, был бы, был бы, был бы я
Человек-амфибия,
Я б тебя забрал к себе на дно, но
В мире нет идиллии,
Все вокруг рептилии,
Им ни ласт, ни крыльев не дано.
А годы, словно голуби летят,
Ты стала старше,
Но, вопреки всем сказкам про утят,
Осталась страшной.
На факультете химии была
Страшнее всех ты,
И вот со злости в члены ты вошла
Тоталитарной секты.
Ах, был бы, был бы, был бы я
Человек-амфибия,
Я б тебя забрал к себе на дно, но
В мире нет идиллии,
Все вокруг рептилии,
Им ни ласт, ни крыльев не дано.
И вот однажды в сводке новостей
Мы увидали:
В Москве сектанты метрополитен
Атаковали.
Погибли сразу сорок человек
От отравленья.
И с ихтиандром карточку нашли
На месте преступленья.
Ах, был бы, был бы, был бы я
Человек-амфибия,
Я б тебя забрал к себе на дно, но
В мире нет идиллии,
Все вокруг рептилии,
Им на пузе ползать суждено.
Ах, был бы, был бы, был бы я...
А над могилкой тихою твоей
Склонилась ива.
И сатанисты по ночам под ней
Бухают пиво.
Для них ты ангел мести, и покой
Тебе и слава.
Ведь был твоим кумиром пусть морской,
Но всё же дьявол!
Ах, был бы, был бы, был бы я
Человек-амфибия,
Я б тебя забрал к себе на дно, но
В мире нет идиллии,
Все вокруг рептилии,
Им на пузе ползать суждено.
Ах, был бы, был бы, был бы я
Человек-амфибия,
Я б тебя забрал к себе на дно, но
В мире нет идиллии,
Все вокруг рептилии,
Им ни ласт, ни крыльев не дано.
© Запрещенные барабанщики
Re: Общественный поток сознания
Люди, подскажите, кто это! Слышал в аудио-книге Стругацких "Улитка на склоне", не нашёл автора. Неужели в студии стихи накурили?
на меня сползает с горки вездеходный свистопляс,
но лежит в моем ведёрке килотонный вырвиглаз
Re: Общественный поток сознания
После отстоя требуйте долива
Re: Общественный поток сознания
БАБЬЕ ЛЕТО
Лист смородины груб и матерчат.
В доме хохот и стекла звенят,
В нем шинкуют, и квасят, и перчат,
И гвоздики кладут в маринад.
Лес забрасывает, как насмешник,
Этот шум на обрывистый склон,
Где сгоревший на солнце орешник
Словно жаром костра опален.
Здесь дорога спускается в балку,
Здесь и высохших старых коряг,
И лоскутницы осени жалко,
Все сметающей в этот овраг.
И того, что вселенная проще,
Чем иной полагает хитрец,
Что как в воду опущена роща,
Что приходит всему свой конец.
Что глазами бессмысленно хлопать,
Когда все пред тобой сожжено,
И осенняя белая копоть
Паутиною тянет в окно.
Ход из сада в заборе проломан
И теряется в березняке.
В доме смех и хозяйственный гомон,
Тот же гомон и смех вдалеке.
ЗЕМЛЯ
В московские особняки
Врывается весна нахрапом.
Выпархивает моль за шкапом
И ползает по летним шляпам,
И прячут шубы в сундуки.
По деревянным антресолям
Стоят цветочные горшки
С левкоем и желтофиолем,
И дышат комнаты привольем,
И пахнут пылью чердаки.
И улица запанибрата
С оконницей подслеповатой,
И белой ночи и закату
Не разминуться у реки.
И можно слышать в коридоре,
Что происходит на просторе,
О чем в случайном разговоре
С капелью говорит апрель.
Он знает тысячи историй
Про человеческое горе,
И по заборам стынут зори,
И тянут эту канитель.
И та же смесь огня и жути
На воле и в жилом уюте,
И всюду воздух сам не свой,
И тех же верб сквозные прутья,
И тех же белых почек вздутья
И на окне, и на распутье,
На улице и в мастерской.
Зачем же плачет даль в тумане,
И горько пахнет перегной?
На то ведь и мое призванье,
Чтоб не скучали расстоянья,
Чтобы за городскою гранью
Земле не тосковать одной.
Для этого весною ранней
Со мною сходятся друзья,
И наши вечера - прощанья,
Пирушки наши - завещанья,
Чтоб тайная струя страданья
Согрела холод бытия.
Б. Пастернак
Лист смородины груб и матерчат.
В доме хохот и стекла звенят,
В нем шинкуют, и квасят, и перчат,
И гвоздики кладут в маринад.
Лес забрасывает, как насмешник,
Этот шум на обрывистый склон,
Где сгоревший на солнце орешник
Словно жаром костра опален.
Здесь дорога спускается в балку,
Здесь и высохших старых коряг,
И лоскутницы осени жалко,
Все сметающей в этот овраг.
И того, что вселенная проще,
Чем иной полагает хитрец,
Что как в воду опущена роща,
Что приходит всему свой конец.
Что глазами бессмысленно хлопать,
Когда все пред тобой сожжено,
И осенняя белая копоть
Паутиною тянет в окно.
Ход из сада в заборе проломан
И теряется в березняке.
В доме смех и хозяйственный гомон,
Тот же гомон и смех вдалеке.
ЗЕМЛЯ
В московские особняки
Врывается весна нахрапом.
Выпархивает моль за шкапом
И ползает по летним шляпам,
И прячут шубы в сундуки.
По деревянным антресолям
Стоят цветочные горшки
С левкоем и желтофиолем,
И дышат комнаты привольем,
И пахнут пылью чердаки.
И улица запанибрата
С оконницей подслеповатой,
И белой ночи и закату
Не разминуться у реки.
И можно слышать в коридоре,
Что происходит на просторе,
О чем в случайном разговоре
С капелью говорит апрель.
Он знает тысячи историй
Про человеческое горе,
И по заборам стынут зори,
И тянут эту канитель.
И та же смесь огня и жути
На воле и в жилом уюте,
И всюду воздух сам не свой,
И тех же верб сквозные прутья,
И тех же белых почек вздутья
И на окне, и на распутье,
На улице и в мастерской.
Зачем же плачет даль в тумане,
И горько пахнет перегной?
На то ведь и мое призванье,
Чтоб не скучали расстоянья,
Чтобы за городскою гранью
Земле не тосковать одной.
Для этого весною ранней
Со мною сходятся друзья,
И наши вечера - прощанья,
Пирушки наши - завещанья,
Чтоб тайная струя страданья
Согрела холод бытия.
Б. Пастернак
Re: Общественный поток сознания
Максимилиан Волошин
Обманите меня... но совсем, навсегда...
Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда...
Чтоб поверить обману свободно, без дум,
Чтоб за кем-то идти в темноте наобум...
И не знать, кто пришел, кто глаза завязал,
Кто ведет лабиринтом неведомых зал,
Чье дыханье порою горит на щеке,
Кто сжимает мне руку так крепко в руке...
А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман...
Обманите и сами поверьте в обман.
Обманите меня... но совсем, навсегда...
Чтоб не думать зачем, чтоб не помнить когда...
Чтоб поверить обману свободно, без дум,
Чтоб за кем-то идти в темноте наобум...
И не знать, кто пришел, кто глаза завязал,
Кто ведет лабиринтом неведомых зал,
Чье дыханье порою горит на щеке,
Кто сжимает мне руку так крепко в руке...
А очнувшись, увидеть лишь ночь и туман...
Обманите и сами поверьте в обман.
Re: Общественный поток сознания
сегодня годовщина дуэли Пушкина и Дантеса
Булат Окуджава
Счастливчик Пушкин
Александру Сергеичу хорошо!
Ему прекрасно!
Гудит мельничное колесо,
боль угасла,
баба щурится из избы,
в небе – жаворонки,
только десять минут езды
до ближней ярмарки.
У него ремесло – первый сорт,
и перо остро...
Он губаст и учен, как черт,
и все ему просто:
жил в Одессе, бывал в Крыму,
ездил в карете,
деньги в долг давали ему
до самой смерти.
Очень вежливы и тихи,
делами замученные,
жандармы его стихи
на память заучивали!
Даже царь приглашал его в дом,
желая при этом
потрепаться о том о сем
с таким поэтом.
Он красивых женщин любил
любовью не чинной,
и даже убит он был
красивым мужчиной.
Он умел бумагу марать
под треск свечки!
Ему было за что умирать
у Черной речки.
(как всегда, с грамоты.ру)
Булат Окуджава
Счастливчик Пушкин
Александру Сергеичу хорошо!
Ему прекрасно!
Гудит мельничное колесо,
боль угасла,
баба щурится из избы,
в небе – жаворонки,
только десять минут езды
до ближней ярмарки.
У него ремесло – первый сорт,
и перо остро...
Он губаст и учен, как черт,
и все ему просто:
жил в Одессе, бывал в Крыму,
ездил в карете,
деньги в долг давали ему
до самой смерти.
Очень вежливы и тихи,
делами замученные,
жандармы его стихи
на память заучивали!
Даже царь приглашал его в дом,
желая при этом
потрепаться о том о сем
с таким поэтом.
Он красивых женщин любил
любовью не чинной,
и даже убит он был
красивым мужчиной.
Он умел бумагу марать
под треск свечки!
Ему было за что умирать
у Черной речки.
(как всегда, с грамоты.ру)
Re: Общественный поток сознания
Быстро молодость проходит, дни счастливые крадет.
Что назначено судьбою - обязательно случится:
то ли самое прекрасное в окошко постучится,
то ли самое напрасное в объятья упадет.
Так не делайте ж запасов из любви и доброты
и про черный день грядущий не копите милосердье:
пропадет ни за понюшку ваше горькое усердье,
лягут ранние морщины от напрасной суеты.
Жаль, что молодость мелькнула, жаль, что старость коротка.
Все теперь как на ладони: лоб в поту, душа в ушибах...
Но зато уже не будет ни загадок, ни ошибок -
только ровная дорога до последнего звонка.
Б. Окуджава
Что назначено судьбою - обязательно случится:
то ли самое прекрасное в окошко постучится,
то ли самое напрасное в объятья упадет.
Так не делайте ж запасов из любви и доброты
и про черный день грядущий не копите милосердье:
пропадет ни за понюшку ваше горькое усердье,
лягут ранние морщины от напрасной суеты.
Жаль, что молодость мелькнула, жаль, что старость коротка.
Все теперь как на ладони: лоб в поту, душа в ушибах...
Но зато уже не будет ни загадок, ни ошибок -
только ровная дорога до последнего звонка.
Б. Окуджава
Re: Общественный поток сознания
История государства Российского от Гостомысла до Тимашева
Вся земля наша велика и обилна, а наряда в ней нет. Нестор, летопись, cтр. 8
Гостомысл — легендарный новгородский посадник (правитель города) или князь, по совету которого, как сообщает летопись, новгородцы пригласили якобы варяжских князей.
Послушайте, ребята,
Что вам расскажет дед.
Земля наша богата,
Порядка в ней лишь нет.
A эту правду, детки,
За тысячу уж лет
Смекнули наши предки:
Порядка-де, вишь, нет.
И стали все под стягом,
И молвят: «Как нам быть?
Давай пошлём к варягам:
Пускай придут княжить.
Ведь немцы тороваты,
Им ведом мрак и свет,
Земля ж у нас богата,
Порядка в ней лишь нет».
Посланцы скорым шагом
Отправились туда
И говорят варягам:
«Придите, господа!
Мы вам отсыплем злата,
Что киевских конфет;
Земля у нас богата,
Порядка в ней лишь нет».
Варягам стало жутко,
Но думают: «Что ж тут?
Попытка ведь не шутка —
Пойдём, коли зовут!»
И вот пришли три брата,
Варяги средних лет,
Глядят — земля богата,
Порядка ж вовсе нет.
«Hу,— думают,— команда!
Здесь ногу сломит черт,
Es ist ja eine Schande,
Wir müssen wieder fort».[1]
Но братец старший Рюрик
«Постой,— сказал другим,—
Fortgeh’n wär’ ungebührlich,
Vielleicht ist’s nicht so schlimm.[2]
Хоть вшивая команда,
Почти одна лишь шваль;
Wir bringen’s schon zustande,
Versuchen wir einmal».[3]
И стал княжить он сильно,
Княжил семнадцать лет,
Земля была обильна,
Порядка ж нет как нет!
За ним княжил князь Игорь,
А правил им Олег,
Das war ein großer Krieger[4]
И умный человек.
Потом княжила Ольга,
А после Святослав;
So ging die Reihenfolge[5]
Языческих держав.
Когда ж вступил Владимир
На свой отцовский трон,
Da endigte für immer
Die alte Religion.[6]
Он вдруг сказал народу:
«Ведь наши боги дрянь,
Пойдём креститься в воду!»
И сделал нам Иордань.[7]
«Перун уж очень гадок!
Когда его спихнём,
Увидите, порядок
Какой мы заведём!»
Послал он за попами
В Афины и Царьград.
Попы пришли толпами,
Крестятся и кадят,
Поют себе умильно
И полнят свой кисет;
Земля, как есть, обильна,
Порядка только нет.
Умре Владимир с горя,
Порядка не создав.
За ним княжить стал вскоре
Великий Ярослав.
Оно, пожалуй, с этим
Порядок бы и был;
Но из любви он к детям
Всю землю разделил.
Плоха была услуга,
А дети, видя то,
Давай тузить друг друга:
Кто как и чем во что!
Узнали то татары:
«Ну,— думают,— не трусь!»
Надели шаровары,
Приехали на Русь.
"От вашего, мол, спора
Земля пошла вверх дном,
Постойте ж, мы вам скоро
Порядок заведём».
Кричат: «Давайте дани!»
(Хоть вон святых неси.)
Тут много всякой дряни
Настало на Руси.
Что день, то брат на брата
В орду несёт извет;
Земля, кажись, богата —
Порядка ж вовсе нет.
Иван явился Третий;
Он говорит: «Шалишь!
Уж мы теперь не дети!»
Послал татарам шиш.
И вот земля свободна
От всяких зол и бед
И очень хлебородна,
А всё ж порядка нет.
Настал Иван Четвёртый,
Он Третьему был внук;
Калач на царстве тёртый
И многих жён супруг.
Иван Васильич Грозный
Ему был имярек[8]
За то, что был серьёзный,
Солидный человек.
Приёмами не сладок,
Но разумом не хром;
Такой завёл порядок,
Хоть покати шаром!
Жить можно бы беспечно
При этаком царе;
Но ах! ничто не вечно —
И царь Иван умре!
За ним царить стал Фёдор,
Отцу живой контраст;
Был разумом не бодор,
Трезвонить лишь горазд.[9]
Борис же, царский шурин,
Не в шутку был умён,
Брюнет, лицом недурен,
И сел на царский трон.
При нём пошло всё гладко,
Не стало прежних зол,
Чуть-чуть было порядка
В земле он не завёл.
К несчастью, самозванец,
Откуда ни возьмись,
Такой задал нам танец,
Что умер царь Борис.
И, на Бориса место
Взобравшись, сей нахал
От радости с невестой
Ногами заболтал.
Хоть был он парень бравый
И даже не дурак,
Но под его державой
Стал бунтовать поляк.
А то нам не по сердцу;
И вот однажды в ночь
Мы задали им перцу
И всех прогнали прочь.
Взошёл на трон Василий,
Но вскоре всей землёй
Его мы попросили,
Чтоб он сошёл долой.
Вернулися поляки,
Казаков привели;
Пошёл сумбур и драки:
Поляки и казаки,
Казаки и поляки
Нас паки бьют и паки;[10]
Мы ж без царя как раки
Горюем на мели.
Прямые были страсти —
Порядка ж ни на грош.
Известно, что без власти
Далёко не уйдёшь.
Чтоб трон поправить царский
И вновь царя избрать,
Тут Минин и Пожарский
Скорей собрали рать.
И выгнала их сила
Поляков снова вон,
Земля же Михаила
Взвела на русский трон.
Свершилося то летом;
Но был ли уговор[11] —
История об этом
Молчит до этих пор.
Варшава нам и Вильна
Прислали свой привет;
Земля была обильна —
Порядка ж нет как нет.
Сев Алексей на царство,
Тогда роди Петра.
Пришла для государства
Тут новая пора.
Царь Пётр любил порядок,
Почти как царь Иван,
И так же был не сладок,
Порой бывал и пьян.
Он молвил: «Мне вас жалко,
Вы сгинете вконец;
Но у меня есть палка,
И я вам всем отец!..
Не далее как к святкам
Я вам порядок дам!»
И тотчас за порядком
Уехал в Амстердам.
Вернувшися оттуда,
Он гладко нас обрил,
А к святкам, так что чудо,
В голландцев нарядил.
Но это, впрочем, в шутку,
Петра я не виню:
Больному дать желудку
Полезно ревеню.
Хотя силён уж очень
Был, может быть, приём;
А всё ж довольно прочен
Порядок стал при нём.
Но сон объял могильный
Петра во цвете лет,
Глядишь, земля обильна,
Порядка ж снова нет.
Тут кротко или строго
Царило много лиц,
Царей не слишком много,
А более цариц.
Бирон царил при Анне;
Он сущий был жандарм,
Сидели мы как в ванне
При нём, daß Gott erbarm![12]
Весёлая царица
Была Елисавeт:
Поёт и веселится,
Порядка только нет.
Какая ж тут причина
И где же корень зла,
Сама Екатерина
Постигнуть не могла.
«Madame, при вас на диво
Порядок расцветёт[13],—
Писали ей учтиво
Вольтер и Дидерот[14],—
Лишь надобно народу,
Которому вы мать,
Скорее дать свободу,
Скорей свободу дать».
«Messieurs,— им возразила
Она,— vous me comblez»[15],—
И тотчас прикрепила
Украинцев к земле.
За ней царить стал Павел,
Мальтийский кавалер,[16]
Но не совсем он правил
На рыцарский манер.
Царь Александер Первый
Настал ему взамен,
В нём слабы были нервы,
Но был он джентльмен.
Когда на нас в азарте
Стотысячную рать
Надвинул Бонапарте,
Он начал отступать.
Казалося, ну, ниже
Нельзя сидеть в дыре,
Ан глядь: уж мы в Париже,
С Louis le Desiré.[17]
В то время очень сильно
Расцвёл России цвет,
Земля была обильна,
Порядка ж нет как нет.
Последнее сказанье
Я б написал моё,
Но чаю наказанье,
Боюсь monsieur Veillot.[18]
Ходить бывает склизко
По камешкам иным,
Итак, о том, что близко,
Мы лучше умолчим.
Оставим лучше троны,
К министрам перейдём.
Но что я слышу? стоны,
И крики, и содом!
Что вижу я! Лишь в сказках
Мы зрим такой наряд;
На маленьких салазках
Министры все катят.
С горы со криком громким
In corpore,[19] сполна,
Скользя, свои к потомкам
Уносят имена.
Се Норов, се Путятин,
Се Панин, се Метлин,
Се Брок, а се Замятнин,
Се Корф, се Головнин.
Их много, очень много,
Припомнить всех нельзя,
И вниз одной дорогой
Летят они, скользя.
Я грешен: летописный
Я позабыл свой слог;
Картине живописной
Противостать не мог.
Лиризм, на всё способный,
Знать, у меня в крови;
О Нестор преподобный,
Меня ты вдохнови.
Поуспокой мне совесть,
Моё усердье зря,
И дай мою мне повесть
Окончить не хитря.
Итак, начавши снова,
Столбец[20] кончаю свой
От рождества Христова
В год шестьдесят восьмой.
Увидя, что всё хуже
Идут у нас дела,
Зело[21] изрядна мужа
Господь нам ниcпосла.
На утешенье наше
Нам, аки свет зари,
Свой лик яви Тимашев —
Порядок водвори.
Что аз же многогрешный
На бренных сих листах
Не дописах поспешно
Или переписах,[22]
То, спереди и сзади
Читая во все дни,
Исправи правды ради,
Писанья ж не кляни.
Составил от былинок
Рассказ немудрый сей
Худый смирениый инок,
Раб Божий Алексей.
<1868>
1. Ведь это позор — мы должны убраться прочь (нем.).
2. Уйти было бы неприлично, может быть, это не так уж плохо (нем.).
3. Мы справимся, давайте попробуем (нем.).
4. Это был великий воин (нем.).
5. Такова была последовательность (нем.).
6. Тогда пришел конец старой религии (нем.).
7. Иордан — река в Палестине, в которой, по евангельскому рассказу, крестился Иисус Христос.
8. Имярек — по имени. В официальных бумагах это слово указывало место, где нужно вставить чьё-нибудь имя.
9. Трезвонить лишь горазд. — Речь идёт о религиозности Федора, мало занимавшегося государственными делами.
10. Паки — опять, снова.
11. Но был ли уговор — то есть были ли взяты у Михаила Романова при его вступлении на престол какие-нибудь обязательства, ограничивавшие его власть.
12. Помилуй Бог! (нем.).
13. Madame, при вас на диво и т. д. — Желая прослыть просвещённой монархиней, «философом на троне», Екатерина II вступила в переписку с французскими мыслителями. Она добилась того, что её хвалили. Но все их советы относительно насущных политических и социальных преобразований в России остались, разумеется, втуне.
14. Дидерот — Д. Дидро.
15. Господа, вы слишком добры ко мне (франц.).
16. Мальтийский кавалер. — Павел I был гроссмейстером духовного ордена мальтийских рыцарей.
17. Louis le Desiré (Людовик Желанный) — прозвище, данное роялистами Людовику XVIII (1755—1824), возведённому на французский престол при содействии Александра I.
18. Veillot — барон И. О. Велио (1830—1899), директор почтового департамента министерства внутренних дел в 1868—1880 гг.; имя его неоднократно встречается в письмах и стихах Толстого; поэт негодовал на него за перлюстрацию (тайный просмотр) корреспонденции и высмеивал за плохую работу почты.
19. В полном составе (лат.).
20. Столбец — свиток, старинная рукопись.
21. Зело — очень.
22. Не дописах поспешно и т. д. — Ср. с текстом летописи: «Такоже и аз худый, недостойный и многогрешный раб Божий Лаврентий мних… И ныне, господа отци и братья, оже ся где буду описал, или переписал, или не дописал, чтите исправливая Бога для, а не клените».
Вся земля наша велика и обилна, а наряда в ней нет. Нестор, летопись, cтр. 8
Гостомысл — легендарный новгородский посадник (правитель города) или князь, по совету которого, как сообщает летопись, новгородцы пригласили якобы варяжских князей.
Послушайте, ребята,
Что вам расскажет дед.
Земля наша богата,
Порядка в ней лишь нет.
A эту правду, детки,
За тысячу уж лет
Смекнули наши предки:
Порядка-де, вишь, нет.
И стали все под стягом,
И молвят: «Как нам быть?
Давай пошлём к варягам:
Пускай придут княжить.
Ведь немцы тороваты,
Им ведом мрак и свет,
Земля ж у нас богата,
Порядка в ней лишь нет».
Посланцы скорым шагом
Отправились туда
И говорят варягам:
«Придите, господа!
Мы вам отсыплем злата,
Что киевских конфет;
Земля у нас богата,
Порядка в ней лишь нет».
Варягам стало жутко,
Но думают: «Что ж тут?
Попытка ведь не шутка —
Пойдём, коли зовут!»
И вот пришли три брата,
Варяги средних лет,
Глядят — земля богата,
Порядка ж вовсе нет.
«Hу,— думают,— команда!
Здесь ногу сломит черт,
Es ist ja eine Schande,
Wir müssen wieder fort».[1]
Но братец старший Рюрик
«Постой,— сказал другим,—
Fortgeh’n wär’ ungebührlich,
Vielleicht ist’s nicht so schlimm.[2]
Хоть вшивая команда,
Почти одна лишь шваль;
Wir bringen’s schon zustande,
Versuchen wir einmal».[3]
И стал княжить он сильно,
Княжил семнадцать лет,
Земля была обильна,
Порядка ж нет как нет!
За ним княжил князь Игорь,
А правил им Олег,
Das war ein großer Krieger[4]
И умный человек.
Потом княжила Ольга,
А после Святослав;
So ging die Reihenfolge[5]
Языческих держав.
Когда ж вступил Владимир
На свой отцовский трон,
Da endigte für immer
Die alte Religion.[6]
Он вдруг сказал народу:
«Ведь наши боги дрянь,
Пойдём креститься в воду!»
И сделал нам Иордань.[7]
«Перун уж очень гадок!
Когда его спихнём,
Увидите, порядок
Какой мы заведём!»
Послал он за попами
В Афины и Царьград.
Попы пришли толпами,
Крестятся и кадят,
Поют себе умильно
И полнят свой кисет;
Земля, как есть, обильна,
Порядка только нет.
Умре Владимир с горя,
Порядка не создав.
За ним княжить стал вскоре
Великий Ярослав.
Оно, пожалуй, с этим
Порядок бы и был;
Но из любви он к детям
Всю землю разделил.
Плоха была услуга,
А дети, видя то,
Давай тузить друг друга:
Кто как и чем во что!
Узнали то татары:
«Ну,— думают,— не трусь!»
Надели шаровары,
Приехали на Русь.
"От вашего, мол, спора
Земля пошла вверх дном,
Постойте ж, мы вам скоро
Порядок заведём».
Кричат: «Давайте дани!»
(Хоть вон святых неси.)
Тут много всякой дряни
Настало на Руси.
Что день, то брат на брата
В орду несёт извет;
Земля, кажись, богата —
Порядка ж вовсе нет.
Иван явился Третий;
Он говорит: «Шалишь!
Уж мы теперь не дети!»
Послал татарам шиш.
И вот земля свободна
От всяких зол и бед
И очень хлебородна,
А всё ж порядка нет.
Настал Иван Четвёртый,
Он Третьему был внук;
Калач на царстве тёртый
И многих жён супруг.
Иван Васильич Грозный
Ему был имярек[8]
За то, что был серьёзный,
Солидный человек.
Приёмами не сладок,
Но разумом не хром;
Такой завёл порядок,
Хоть покати шаром!
Жить можно бы беспечно
При этаком царе;
Но ах! ничто не вечно —
И царь Иван умре!
За ним царить стал Фёдор,
Отцу живой контраст;
Был разумом не бодор,
Трезвонить лишь горазд.[9]
Борис же, царский шурин,
Не в шутку был умён,
Брюнет, лицом недурен,
И сел на царский трон.
При нём пошло всё гладко,
Не стало прежних зол,
Чуть-чуть было порядка
В земле он не завёл.
К несчастью, самозванец,
Откуда ни возьмись,
Такой задал нам танец,
Что умер царь Борис.
И, на Бориса место
Взобравшись, сей нахал
От радости с невестой
Ногами заболтал.
Хоть был он парень бравый
И даже не дурак,
Но под его державой
Стал бунтовать поляк.
А то нам не по сердцу;
И вот однажды в ночь
Мы задали им перцу
И всех прогнали прочь.
Взошёл на трон Василий,
Но вскоре всей землёй
Его мы попросили,
Чтоб он сошёл долой.
Вернулися поляки,
Казаков привели;
Пошёл сумбур и драки:
Поляки и казаки,
Казаки и поляки
Нас паки бьют и паки;[10]
Мы ж без царя как раки
Горюем на мели.
Прямые были страсти —
Порядка ж ни на грош.
Известно, что без власти
Далёко не уйдёшь.
Чтоб трон поправить царский
И вновь царя избрать,
Тут Минин и Пожарский
Скорей собрали рать.
И выгнала их сила
Поляков снова вон,
Земля же Михаила
Взвела на русский трон.
Свершилося то летом;
Но был ли уговор[11] —
История об этом
Молчит до этих пор.
Варшава нам и Вильна
Прислали свой привет;
Земля была обильна —
Порядка ж нет как нет.
Сев Алексей на царство,
Тогда роди Петра.
Пришла для государства
Тут новая пора.
Царь Пётр любил порядок,
Почти как царь Иван,
И так же был не сладок,
Порой бывал и пьян.
Он молвил: «Мне вас жалко,
Вы сгинете вконец;
Но у меня есть палка,
И я вам всем отец!..
Не далее как к святкам
Я вам порядок дам!»
И тотчас за порядком
Уехал в Амстердам.
Вернувшися оттуда,
Он гладко нас обрил,
А к святкам, так что чудо,
В голландцев нарядил.
Но это, впрочем, в шутку,
Петра я не виню:
Больному дать желудку
Полезно ревеню.
Хотя силён уж очень
Был, может быть, приём;
А всё ж довольно прочен
Порядок стал при нём.
Но сон объял могильный
Петра во цвете лет,
Глядишь, земля обильна,
Порядка ж снова нет.
Тут кротко или строго
Царило много лиц,
Царей не слишком много,
А более цариц.
Бирон царил при Анне;
Он сущий был жандарм,
Сидели мы как в ванне
При нём, daß Gott erbarm![12]
Весёлая царица
Была Елисавeт:
Поёт и веселится,
Порядка только нет.
Какая ж тут причина
И где же корень зла,
Сама Екатерина
Постигнуть не могла.
«Madame, при вас на диво
Порядок расцветёт[13],—
Писали ей учтиво
Вольтер и Дидерот[14],—
Лишь надобно народу,
Которому вы мать,
Скорее дать свободу,
Скорей свободу дать».
«Messieurs,— им возразила
Она,— vous me comblez»[15],—
И тотчас прикрепила
Украинцев к земле.
За ней царить стал Павел,
Мальтийский кавалер,[16]
Но не совсем он правил
На рыцарский манер.
Царь Александер Первый
Настал ему взамен,
В нём слабы были нервы,
Но был он джентльмен.
Когда на нас в азарте
Стотысячную рать
Надвинул Бонапарте,
Он начал отступать.
Казалося, ну, ниже
Нельзя сидеть в дыре,
Ан глядь: уж мы в Париже,
С Louis le Desiré.[17]
В то время очень сильно
Расцвёл России цвет,
Земля была обильна,
Порядка ж нет как нет.
Последнее сказанье
Я б написал моё,
Но чаю наказанье,
Боюсь monsieur Veillot.[18]
Ходить бывает склизко
По камешкам иным,
Итак, о том, что близко,
Мы лучше умолчим.
Оставим лучше троны,
К министрам перейдём.
Но что я слышу? стоны,
И крики, и содом!
Что вижу я! Лишь в сказках
Мы зрим такой наряд;
На маленьких салазках
Министры все катят.
С горы со криком громким
In corpore,[19] сполна,
Скользя, свои к потомкам
Уносят имена.
Се Норов, се Путятин,
Се Панин, се Метлин,
Се Брок, а се Замятнин,
Се Корф, се Головнин.
Их много, очень много,
Припомнить всех нельзя,
И вниз одной дорогой
Летят они, скользя.
Я грешен: летописный
Я позабыл свой слог;
Картине живописной
Противостать не мог.
Лиризм, на всё способный,
Знать, у меня в крови;
О Нестор преподобный,
Меня ты вдохнови.
Поуспокой мне совесть,
Моё усердье зря,
И дай мою мне повесть
Окончить не хитря.
Итак, начавши снова,
Столбец[20] кончаю свой
От рождества Христова
В год шестьдесят восьмой.
Увидя, что всё хуже
Идут у нас дела,
Зело[21] изрядна мужа
Господь нам ниcпосла.
На утешенье наше
Нам, аки свет зари,
Свой лик яви Тимашев —
Порядок водвори.
Что аз же многогрешный
На бренных сих листах
Не дописах поспешно
Или переписах,[22]
То, спереди и сзади
Читая во все дни,
Исправи правды ради,
Писанья ж не кляни.
Составил от былинок
Рассказ немудрый сей
Худый смирениый инок,
Раб Божий Алексей.
<1868>
1. Ведь это позор — мы должны убраться прочь (нем.).
2. Уйти было бы неприлично, может быть, это не так уж плохо (нем.).
3. Мы справимся, давайте попробуем (нем.).
4. Это был великий воин (нем.).
5. Такова была последовательность (нем.).
6. Тогда пришел конец старой религии (нем.).
7. Иордан — река в Палестине, в которой, по евангельскому рассказу, крестился Иисус Христос.
8. Имярек — по имени. В официальных бумагах это слово указывало место, где нужно вставить чьё-нибудь имя.
9. Трезвонить лишь горазд. — Речь идёт о религиозности Федора, мало занимавшегося государственными делами.
10. Паки — опять, снова.
11. Но был ли уговор — то есть были ли взяты у Михаила Романова при его вступлении на престол какие-нибудь обязательства, ограничивавшие его власть.
12. Помилуй Бог! (нем.).
13. Madame, при вас на диво и т. д. — Желая прослыть просвещённой монархиней, «философом на троне», Екатерина II вступила в переписку с французскими мыслителями. Она добилась того, что её хвалили. Но все их советы относительно насущных политических и социальных преобразований в России остались, разумеется, втуне.
14. Дидерот — Д. Дидро.
15. Господа, вы слишком добры ко мне (франц.).
16. Мальтийский кавалер. — Павел I был гроссмейстером духовного ордена мальтийских рыцарей.
17. Louis le Desiré (Людовик Желанный) — прозвище, данное роялистами Людовику XVIII (1755—1824), возведённому на французский престол при содействии Александра I.
18. Veillot — барон И. О. Велио (1830—1899), директор почтового департамента министерства внутренних дел в 1868—1880 гг.; имя его неоднократно встречается в письмах и стихах Толстого; поэт негодовал на него за перлюстрацию (тайный просмотр) корреспонденции и высмеивал за плохую работу почты.
19. В полном составе (лат.).
20. Столбец — свиток, старинная рукопись.
21. Зело — очень.
22. Не дописах поспешно и т. д. — Ср. с текстом летописи: «Такоже и аз худый, недостойный и многогрешный раб Божий Лаврентий мних… И ныне, господа отци и братья, оже ся где буду описал, или переписал, или не дописал, чтите исправливая Бога для, а не клените».
Re: Общественный поток сознания
Уважаемый Maloy, пижно подписывать первоисточник, а то один из авторов Козьмы Прудкова обидится... 
Нужно ли спасать Рим, если из тебя всё равно сделают шкварки...
Re: Общественный поток сознания
Я совсем по другому поводу...
В лаборатории, как эстафета передаётся эта бумага.
Правила выживания в химической лаборатории.
- Если вы откупорили что-либо - закупорьте.
- Если открыли - закройте.
- Если у Вас в руках Жидкое - не разлейте,
Порошкообразное - не рассыпьте,
Газообразное - не выпустите наружу.
- Если включили - выключите.
- Если открыли - закройте.
- Если разобрали - соберите.
- Если не можете собрать - позовите на помощь умельца.
- Если Вы НЕ разбирали - не вздумайте собирать.
- Если Вы НЕ собирали - не вздумайте разбирать.
- Если одолжили что-либо - верните.
-Если пользуетесь чем-либо - держите в чистоте и порядке.
- Если привели что-либо в беспорядок - восстановите статус-кво.
Продолжение следует.
В лаборатории, как эстафета передаётся эта бумага.
Правила выживания в химической лаборатории.
- Если вы откупорили что-либо - закупорьте.
- Если открыли - закройте.
- Если у Вас в руках Жидкое - не разлейте,
Порошкообразное - не рассыпьте,
Газообразное - не выпустите наружу.
- Если включили - выключите.
- Если открыли - закройте.
- Если разобрали - соберите.
- Если не можете собрать - позовите на помощь умельца.
- Если Вы НЕ разбирали - не вздумайте собирать.
- Если Вы НЕ собирали - не вздумайте разбирать.
- Если одолжили что-либо - верните.
-Если пользуетесь чем-либо - держите в чистоте и порядке.
- Если привели что-либо в беспорядок - восстановите статус-кво.
Продолжение следует.
Нужно ли спасать Рим, если из тебя всё равно сделают шкварки...
Re: Общественный поток сознания
простите, чем подписывать?пижно подписывать первоисточник
этим: <1868>? этож Толстой написал, а я, только, по примеру других запостил, так сказать, стихи...Кто сейчас на конференции
Сейчас этот форум просматривают: Google [Bot] и 23 гостя